«…Во время войны в Швейцарии проживало большое число политических эмигрантов почти из всех стран Центральной и Восточной Европы. Среди них было много коммунистов. Среди всех этих левых политических эмигрантов активную работу проводили разведывательные органы Англии и особенно США. Американская военно-стратегическая разведка, так называемое Управление стратегических служб, имела свой европейский центр в Швейцарии. Его возглавлял Аллен Даллес. Летом 1944 года… стало очевидным, что часть стран Центральной и Восточной Европы будет освобождена советскими войсками. В то время американская разведывательная служба сосредоточила свое внимание на вербовке шпионов из числа эмигрантов, особенно из числа коммунистов. Целью всего этого была засылка этих людей на территории, освобожденные советскими войсками, для проведения там подпольной деятельности против коммунистических партий. Развив эту деятельность, шпионская организация установила контакт со мной. Главным помощником и ближайшим сотрудником Даллеса в вербовке шпионов из числа политических эмигрантов был Ноэль Филд. Официально он являлся главой американской организации помощи в Швейцарии… которая называлась Комиссия унитарных служб… В его обязанности, как главы организации помощи, входило оказание финансовой помощи политическим эмигрантам. Моя официальная вербовка как американского шпиона состоялась в конце ноября 1944 года в Берне. На этой встрече Даллес подробно объяснил мне свою политическую концепцию на период после войны. Он сказал мне, что коммунистические партии станут, по-видимому, правящими партиями в ряде восточных стран, которые будут освобождены советскими войсками. Поэтому работу в поддержку проамериканской ориентации и за проведение политики сотрудничества с США надо проводить прежде всего внутри коммунистических партий. Он спросил меня о моих возможностях проникнуть в коммунистическую партию Венгрии. После того, как я дал ему необходимую информацию, он поставил передо мной некоторые задачи. На этой встрече в конце ноября 1944 года между нами не было разногласий в вопросе о моем сотрудничестве, и я полностью был согласен с точкой зрения, изложенной Алленом Даллесом. Тем не менее он считал необходимым показать мне с целью запугивания мою расписку, данную ранее Ноэлю Филду… за полученную финансовую помощь. Я согласился, что после возвращения домой я буду сохранять с ним связь, причем моим псевдонимом будет имя «Петер», а его «Вагнер».

Сони далее рассказал, как он обнаружил, что Райк тоже является американским агентом, и установил с ним контакт: он рассказал также о планах, которые они вырабатывали с целью уничтожения народного демократического строя в Венгрии.

Заявление Сони осветило волшебным светом и операцию «Раскол», как она была запланирована американцами, и советскую реакцию на нее; оно показало, насколько хитро русские организуют судебные представления подобного рода. Собственно говоря, каждое показание, сделанное Сони, было правильным. Некоторые оттенки, которые он должен был придать своим словам, мотивировка, которую он приписывал себе и другим, – вот что превращало его рассказ из достоверного показания о том, что в действительности происходило, в клубок лжи.

Иностранные наблюдатели всегда были заинтригованы вопросом, как люди типа Райка или Сони могли приходить в суд и час за часом говорить о себе в самых презрительных выражениях, принижать все свои достижения, выставлять себя в качестве предателей родины, зная, что подобный акт самоотречения является нелепым поклепом на самих себя, свои семьи и в конечном счете на свои страны.

Один из чешских обвиняемых на более позднем процессе – бывший заместитель министра торговли Эуген Лёбль, человек высокой культуры, великолепный университетский лектор, экономист и писатель, прошедший через это испытание и каким-то образом оставшийся живым и невредимым к концу ужасной оргии, не мог как следует объяснить, почему он признался в длинном перечне невероятных преступлений. Он постарался описать, как это произошло:

«…Заранее был составлен диалог: в нем содержались все вопросы, которые судья и прокурор должны были задать мне, и мои ответы на эти вопросы. После того, как я выучил свои ответы наизусть, меня проверил один из чиновников по имени Дрозд. Он был моим «режиссером-постановщиком», указывал мне, достаточно ли громко я говорю, слишком медленно или быстро. Мне становится сейчас страшно, когда я думаю, что в то время до меня даже не доходило, в каком идиотском и унизительном положении я находился… Все, что человек унаследовал на протяжении веков, что он больше всего ценит и сделалось частью его натуры, что делает его действительно человеком, все это перестало во мне существовать… Я чувствую себя виновным в том, что не оказался достаточно сильным, чтобы устоять перед террором. Мне не было оправданий в том, что я действовал против своих идеалов, и я думаю, что до конца своих дней не смогу простить себе эту слабость… Я был вполне нормальной личностью, за исключением того факта, что перестал быть человеком». (Из книги Эугена Лёбля «Судимый и приговоренный».)

Артур Лондон, которого судили вместе с Лёблем и который тоже пережил это ужасное испытание, пишет следующее:

«За два или три дня до суда меня привели в комнату, где я оказался перед членом политбюро партии – министром государственной безопасности Каролем Бацилеком. Он стал мне объяснять, что партия обращается ко мне с призывом придерживаться моих признаний, как они были записаны до суда. Он говорил… что обстановка в стране крайне серьезная, существует угроза войны, и партия ожидает от меня, что я буду руководствоваться национальными и партийными интересами; если я поступлю так, то мое поведение будет учтено.

Это подтвердило мою уверенность в том, что если я буду отрицать что-нибудь перед судом, если стану доказывать свою невиновность, то никто не поверит мне и я буду повешен.

А кроме того, хотя вам известно, что вы являетесь невинной и бессильной жертвой в руках безжалостных преступников… вы все же знаете, что за пределами суда, за следователями, за советскими советниками существует партия с массой преданных членов. Советский Союз со своим народом, который принес так много жертв для дела коммунизма; существует лагерь мира, миллионы борцов, стремящихся к тому же идеалу, к социалистическому идеалу, которому вы посвятили свою жизнь. К тому же было известно, что международная обстановка действительно сложна, холодная война в разгаре, что империалисты могли использовать любой предлог, чтобы развязать новую войну, и как честный коммунист вы не в состоянии стать «объективным сообщником» империалистов.

И тогда вы решаете: поскольку все пропало, вы можете пренебречь своей невиновностью и признать себя виновным» (Лондон Артур. Перед судом. Лондон, 1970, с. 257-258).

Позднее, описывая первый день процесса Лондон писал: «У меня… было не больше человеческих реакций, чем у куска металла на конвейерной ленте перед доставкой под пресс».

Как и Лёбль, он чувствовал, что перестал быть человеком.

Хотя нигде не записано, как эти люди сделали свои признания, свидетельства других венгерских узников того времени показывают, что их допросы строились по классическим образцам. Метод допросов был выработан в течение многих лет в Советском Союзе. На первом этапе – жесткость, унижение человека (очевидно, тем более эффективно действующие, чем более высокопоставленным является подследственный), лишение его всякой надежды на освобождение. На этом этапе от человека будут требовать признания в самых невероятных преступлениях, и он обнаружит, что каждая деталь его биографии уже известна, а каждое его действие искажено до неузнаваемости. Ежедневно он будет заново писать свою автобиографию, и малейшее отличие одного варианта от другого будет использовано следователем. В конце концов под влиянием физических и умственных страданий человек перестает понимать, где же правда, его память начинает спотыкаться: если оказалось, что он ошибся в какой-то небольшой детали, то ведь он может ошибиться и в других деталях.